Жид

Меир Левин

Впервые это слово я услышал, когда мне было двадцать два года. Я тогда закончил в Тбилиси политехнический институт, и отец мне купил путевку в санаторий города Гудауты. Там был как раз заезд "особо интеллектуальной" публики - донецких шахтеров. Причем это были именно те донецкие шахтеры, которым не дают отпуска летом. Атмосфера разврата и пьянства, царившая в санатории, сопровождалась, как всегда, антисемитизмом. Я увидел это первый раз в жизни. Я рос в Грузии, выезжал в Россию на шахматные соревнования и об антисемитизме знал только из литературы. В этом санатории я впервые столкнулся с ним лично.

Вначале несколько слов о культурном уровне проживавших там людей. В первый день моего приезда я лежал на кровати, и в мою дверь постучал какой-то человек: "Я только что побрился, у тебя нет одеколона, вытереть щеки?" Я ответил: "Пожалуйста, вот стоит на тумбочке". Он подошел к тумбочке, вытащил откуда-то стакан, резким движением вылил весь мой одеколон в стакан, выпил его и сбежал. Я не знал, что можно пить одеколон, и думал, что им пользуются только для бритья, поэтому действия этого человека были для меня в новинку. Позднее я узнал, что одеколон массово употребляется для питья, когда кончаются деньги на спиртное.

В этом же санатории я впервые услышал слово "жид". Мой сосед по столу, украинец почти двухметрового роста, вдруг крикнул через стол: "Это жидовка?" Я слышал, что когда-то в России евреев презрительно называли жидами, но чтобы эти слова употреблялись сейчас?! Кровь хлынула мне в голову. Я встал и сказал ему: "Я еврей из Грузии. И тебя сейчас зарежу!" То, что человек из Грузии может зарезать, они знали. Интересно, что он тут же стал испуганно оправдываться и даже заикаться, уверять, что он ничего не говорил. На следующий день он уехал из санатория.

Сам я в жизни не мог зарезать и курицы. Но ради курьеза расскажу, что перед моим отъездом в санаторий Саша Шулумба, абхаз, который учился в моей группе, сказал мне: "Если будут конфликты в Гудауте, разыщи на пляже Сэрожика и скажи, что ты от Сашика. Все, что надо, он тебе сделает". Приехав в этот город, я первым делом разыскал этого Сэрожика и сказал, что я от Сашика. Он спросил:

• Кого-то надо зарезать?
  Я сказал:

• Пока нет.

• Ну, надо будет, тогда и обратишься. А сейчас иди гуляй.

Случилось так, что в течение нескольких дней местные жители конфликтовали с обитателями санатория. Они блокировали санаторий и гулять никого не выпускали. Гулять позволяли только мне. Когда я гордо выходил из санатория, я слышал уважительный шепот: "Тсс... идет Сашикин и Сэрожикин друг!" Может быть, тот украинец впервые услышал от еврея, что он собирается его зарезать. Жаль, я прибавил, что я из Грузии, может, это уменьшило эффект. Если бы он решил, что за такие слова его может зарезать любой еврей, было бы приятнее.

В Израиле мне однажды попала в руки одна русскоязычная газета, где ругали религиозных евреев, и мне стало стыдно за свое отношение к донецким шахтерам. Ведь это были шахтеры, а не профессора физики или члены парламента. Возможно, у них просто закончился одеколон, и если бы я им поставил по пузырю, шахтеры раскаялись бы. Они ведь не называли меня мракобесом, паразитом. Не говорили по радио, что я ненавижу всех светских евреев и тем более неевреев. И я стал думать: а не вернуться ли мне в Гудауты? Прошло тридцать пять лет, но Сэрожик сказал: "Когда понадобится - приходи". А если Сэрожика уже нет в живых, разыщу его сына или внука. Ведь на Кавказе мужчины словами просто так не бросаются!

P.S. Обычно читатели рисуют себе образ автора. В глазах большинства я выглядел каким-то "витязем в тигровой шкуре". Люди, жившие прежде на Украине или в России, увидев меня, не могли сдержать разочарования. "Вы придумали про украинца?"- "Нет. Как раз это - чистая правда". - "Вы его брали на понт?" Да нет! Ничего такого, я просто не хотел слышать этого слова (кстати, с тех пор, несмотря на постоянные командировки, в том числе на Украину, я больше его и не слышал), а другого выхода у меня не было.